Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актёра Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Родители вскоре расстались, мать устроилась на работу в медсанчасти ИТЛ в Магадане, и Е. Ю. Гениева провела раннее детство в семье родителей матери. Бабушка, Елена Васильевна Гениева (урождённая Кирсанова; 1891-1979), в 1921-1926 годах ежегодно отдыхала в «Доме поэтов» Максимилиана Волошина в Коктебеле, состояла в переписке с рядом деятелей русской литературы; её корреспонденция 1925-1933 годов с С. Н. Дурылиным была издана отдельной книгой («Я никому так не пишу, как Вам»). Дед, инженер-гидролог Николай Николаевич Гениев (1882-1953).
Екатерина Юрьевна Гениева окончила филологический факультет МГУ (1968), кандидат филологических наук, в 2006 г. защитила докторскую диссертацию. Специалист по английской прозе XIX-XX веков. Автор статей и комментариев, посвящённых творчеству Чарльза Диккенса, Джейн Остин, Шарлотты и Эмили Бронте, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов.

С 1972 г. работает во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. С 1989 г. первый заместитель директора, с 1993 г. генеральный директор. Вице-президент Российской библиотечной ассоциации, первый вице-президент Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA (с 1997).

C октября 1997 года Гениева - президент Российского фонда Сороса (институт «Открытое общество»), вице-президент Международной федерации библиотек (IFLA), член Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президент Российского совета по культуре и искусству, Президент Московского отделения Союза англоговорящих (ESU). Член редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и др.

«А ВРЕМЯ ВАМ ПОШЛЕТСЯ…»

Действительно, каждый человек гениален по-своему. И очень ценно, когда такие люди открыты к общению, готовы делиться опытом, идеями и, что немаловажно, умением их реализовывать. И несмотря на происходящие события вокруг таких Личностей всегда создаётся особый мир, особое пространство. Их энергия притягивает, и жизнь наполняется невероятным количеством идей, планов и проектов. И кажется, что успеть везде невозможно, но вдруг и время появляется, и проекты осуществляются. Надо только иногда останавливаться... и оглядываться назад, чтобы не потерять себя и тех, кто рядом, или тех, кто уже только в сердце...

Екатерина Юрьевна, Вас с детства окружали книги и мыслящие люди, которые приучали вас к чтению. Вас воспитывала чудесная бабушка. У Вас была замечательная библиотека. Как Вам удалось привнести в жизнь, в работу эту любовь к книге, совместить её с активной деятельностью и с отдыхом, если в Вашей жизни существует такое понятие?
- Мне, конечно, очень повезло с семьёй. И со временем всё пронзительнее становятся воспоминания, возвращающие к картинам детства, - на даче каждое утро мы с бабушкой после завтрака усаживались на замечательный резной диван, она раскрывала огромные тома Библии с иллюстрациями Гюстава Доре и на хорошем французском языке (бабушка, говорила со мной по-французски) объясняла, что в книге нарисовано. После вечернего чая она брала итальянскую газету, в которой печатались очень смешные приключения какого-то итальянского джентльмена. Находиться рядом с книгой было для меня такой же естественной вещью, как завтрак, обед или ужин. Но мне повезло ещё больше. Вокруг меня были люди, которые знали, как обращаться с книгой, умели показать её увлекательность и завлекательность, её аромат, её ценность - это большое счастье.

Моя бабушка действительно была совершенно удивительной личностью. Человек предреволюционной эпохи, смолянка, она, хотела того или нет, получила то образование, которое получали девушки из дворянских семей в институтах благородных девиц. После революции она никогда не работала. Эту возможность обеспечивал ей муж, профессор Гениев. Она переводила, но скорее для себя. К концу своей довольно долгой жизни бабушка знала четырнадцать языков, совершенно свободно говорила на пяти-шести европейских языках. И это тоже было для меня естественной средой обитания. Дома общались только по-французски, и все дефекты моей речи связаны с тем, что в детстве я не научилась правильно выговаривать трудные русские звуки. По-французски я говорю так же свободно, как по-русски, бабушка учила меня и английскому языку, а с дедом они разговаривали только по-немецки. Такое полиязычие с самого детства воспитывало глубокое чувство толерантности, равно уважительное отношение к другому языку, другой культуре.

Я была не очень здоровым ребенком, много болела, лежала в кровати, и взрослые мне читали. Это вообще замечательная вещь, которая уходит из нашей жизни, - чтение ребенку вслух. Так мне был прочитан, по-моему, весь Пушкин; Шекспир, наверное, не весь, но, по крайней мере, вещи, которые я могла понять. Когда поступила в Московский государственный университет, то считала, что все люди знают, о чем говорится в Библии, - ведь это был факт моей каждодневной жизни. И была потрясена, когда узнала, что люди не знают этой истории. Одна из причин, по которой я поступила не на русское отделение, а на западное, романо-германское, - я была убеждена, что русская поэзия, поэзия Серебряного века, Волошин, Цветаева, Мандельштам известны всем. Близким другом бабушки, с которым она сохранила переписку до конца жизни, был Максимилиан Волошин. Я также думала, что его знают все. Я, конечно, выросла в привилегированной, литературной семье. И такие фигуры, как Михаил Васильевич Нестеров или Сергей Николаевич Дурылин, были для меня своими, «людьми за столом». Вряд ли в 6 или 8 лет я понимала значение творчества Нестерова, хотя его картины висели у нас в доме. (К счастью, некоторые висят до сих пор.) Но я очень хорошо запомнила разговоры, которые они вели с бабушкой. Ведь у Нестерова были очень тяжелые годы. Его фраза, что и картошку нужно подавать на серебряной тарелке (которая, видимо, осталась от лучших времён), врезалась в мою память навсегда. Поэтому, когда я жила с дочерью и её друзьями на даче, то картошку и макароны по-флотски подавала не на серебряной тарелке, конечно (её у меня просто не было), но закусочными тарелками, тарелками для первого, для второго и т.д. пользовались постоянно. А потом дети дружно мыли всю посуду в тазиках. Это ведь тоже часть культуры. Культура - это не только, если мы читаем книгу, но и как мы себя воспринимаем, ощущаем в жизни.

Я, конечно, не понимала значения Сергея Николаевича Дурылина, его работ о Лермонтове, его места в русской культуре. Для меня это был просто кто-то, к кому мы ездили в гости. Это сейчас я издаю книжку - переписку между моей бабушкой Еленой Васильевной Гениевой и Сергеем Николаевичем Дурылиным.

Обычно в доме стояла тишина, потому что дедушка работал. Но мне разрешали всё: ездить на трёхколесном велосипеде по профессорской квартире, возиться с рукописями на столе, где лежали аспирантские работы. Однако больше всего меня привлекал (поскольку запрещали трогать) маленький чемоданчик, всегда стоящий готовым около кабинета. Мне очень хотелось сделать из него спальню для куклы или что-нибудь подобное. Я, конечно, не понимала, для чего он. Это был чемоданчик на случай стука в дверь. Деду он, к счастью, не пригодился. Но ГУЛАГ не миновал нашу семью, как почти любую семью в России. Мой дядя Игорь Константинович Романович, известный переводчик с английского языка, погиб от голода в лагере под Рыбинском. Погиб только за то, что работал с западной литературой.

Как видите, факторов, сформировавших мою личность, было довольно много. Я вовсе не хочу сказать, что всё было безоблачно. Во-первых, так не бывает, а во-вторых, жизнь моя могла сложиться совершенно по-другому. Родители развелись ещё до моего рождения, сохранив, правда, очень хорошие отношения. Мама моя, Елена Николаевна Гениева, была человеком очень ярким, увлекающимся. Во время войны родителей призвали как актеров Мосэстрады (проигнорировав их основные специальности - медика и химика). Для мамы это была трагедия, и она, будучи женщиной красивой и упрямой, дошла до приёмной Сталина, где ей объяснили: «Врачей хороших у нас много, а хороших актёров мало. Так что занимайтесь тем, для чего вас прислали». Возможно, поэтому они остались живы. После войны маму не брала на работу ни одна клиника. Мне было, наверное, месяцев десять, когда она, бросив всё, уехала в Магадан, где стала начальником санмедслужбы. Её рассказы о Магадане тех лет, о Каплан, стрелявшей в Ленина, о романе с главным паханом лагеря - все эти увлекательнейшие истории я услышала только в 6 лет, когда первый раз увидела маму.

Вообще, я могла вырасти совершенно другой. Я была предоставлена самой себе, могла ходить, куда хочу. Но мне гораздо интереснее было дома, тем более, что я могла привести любых гостей, всех своих молодых людей. Обычный вопрос, которым меня встречали бабушка или мама: «Почему ты так рано пришла?» По этой же причине у меня никогда не возникало желания курить. Мама курила, бабушка курила, и я думаю, они были бы не против, если бы и я курила. Сложись моя судьба по-другому, я стала бы этаким богемным существом.

Но молитвы ли бабушки, которая была очень верующим человеком, или что-то, заложенное в детстве, но из меня вышла очень примерная школьница. Я окончила школу с золотой медалью, легко поступила в Московский государственный университет, где училась с большим энтузиазмом, поступила в аспирантуру. Классический путь молодого благополучного филолога. А вот в аспирантуре у меня начались сложности. Мне предложили тему, от которой некоторые умные преподаватели с кафедры меня отговаривали. Но фигура Джойса была связана с моей семьей (его переводил И.К. Романович), а «Улисса» я в то время ни по-русски, ни по-английски не читала, а хорошо знала только рассказы «Дублинцы». И я не понимала, почему не должна этим заниматься. Всё сполна я получила на защите. К этому моменту было очевидно, что я должна переступить через себя и объяснить, что Джойс, Кафка, Пруст - чуждые писатели, чьи произведения не помогают строить Магнитогорск. То есть повторить слова Жданова, произнесенные на съезде советских писателей. В результате, я получила четыре чёрных шара. Эта защита стала явлением на факультете - впервые модерниста не обливали грязью, а пытались проанализировать. А дальше у меня была вещь совершенно беспрецедентная - перезащита кандидатской диссертации в Высшей аттестационной комиссии, с чёрными отзывами, всё как полагается. Тем не менее, кандидатскую степень я получила.

Я пробовала устроиться на работу в самые разные места, и всех устраивала, имея знание языков, филологическое образование и кандидатскую степень. Но в анкете было написано, что я наполовину русская, наполовину еврейка. На этом выяснялось, что мест нет. Да ещё мешал Джойс. На работу в эту библиотеку я поступила потому, что здесь работали мои коллеги - В.А. Скороденко, наш известный англист, и покойный В.С. Муравьёв. Они предложили меня на должность библиографа в отдел литературы и искусства. В то время библиотеку возглавляла Л.А. Косыгина, дочь Косыгина, сменившая М.И. Рудомино. Людмила Алексеевна - фигура, конечно, неоднозначная. Однако, благодаря ей библиотека получила научный статус и тем самым привлекла сливки литературоведческой общественности, которые не могли ездить за границу. Я была на приёме, кстати, вот в этом же самом кабинете. У Л.А. Косыгиной была черта, совершенно не соответствующая её статусу и положению, - безумная застенчивость. Поэтому, несмотря на уговоры кадровика, она, не глядя в анкету, приняла меня на работу. Так в 1972 г. я оказалась здесь. И работаю почти 40 лет.

Я занималась комплектованием, потом трудилась в отделе литературы и искусства, который готовит наши замечательные издания. А потом наступила эпоха М.С. Горбачёва, который привёл страну к идее трудовых коллективов. Началось брожение. Людмилы Алексеевны уже не было, назначили, правда ненадолго, другого директора, который явно эту библиотеку не понимал. В итоге решили выбирать, победил тогда Вячеслав Всеволодович Иванов. Потрясающий филолог, писатель, которого не печатали, изгнали из Московского государственного университета. И вдруг он стал всем нужен, все двери открылись. Его стали приглашать читать лекции во все университеты, он был почётным профессором Библиотеки Конгресса. И, конечно, уделял ВГБИЛ не очень много времени (что по-человечески совершенно понятно). Но сам факт его директорства был очень важен, он показал, что возглавлять библиотеки могут такие фигуры как он, Биллингтон и т.д. Я была его заместителем, фактически исполнителем обязанностей директора. Когда В.В. Иванов окончательно утвердился в одном из американских университетов, я стала директором этой библиотеки. Но фактически я руковожу ей с 1989 г. Кстати, никогда не собиралась этим заниматься.

- Но всё же занялись? И довольно успешно.
- Да, это тоже отдельная история. Огромное влияние на формирование моей личности и судьбы оказал отец Александр Мень. Я знала его с четырёх лет - его мама была дружна с моей бабушкой. И Алик проводил много времени у нас на даче. Когда я поняла, что не буду заниматься переводами, книгами, редактурой, а неровен час, стану руководителем библиотеки, то решила посоветоваться с человеком, мнение которого было для меня существенно. Изложив ему, почему не собираюсь становиться директором, я услышала фразу, которую он никогда до этого не произносил ни за службой, ни на исповеди: «Вы знаете, а я Вас, наверное, не благословлю». Я была потрясена этим словосочетанием. «Но время, где я найду время?» Ему оставалось жить, наверное, месяца два-три. Я думаю, он знал это. Он сказал: «Знаете, время Вам пошлётся». И вот эта работа, Вы знаете, я её не воспринимаю как работу. Это как своеобразное послушание в монастырях.

Расскажите, в чём кроется история успеха библиотеки? Как Вам удалось в такой сложный с исторической, экономической точек зрения период начала 1990-х годов создать подобный «центр притяжения» различных культур?
- Я никогда не была бюрократом, чиновником. Это мне и мешало и, одновременно, очень помогало. Например, не понимала, зачем нужен спецхран, который, вроде бы, отменили. И я его ликвидировала. Мне тут же указали на необходимость государственного решения. Позвонив в какую-то комиссию, я услышала - всё на ваше усмотрение. Хотя в других библиотеках спецхран отменили много позже. При М.С. Горбачёве начались перемены, и я подумала, как бы было замечательно сотрудничать с западными издательствами. И пригласила в Москву эмиграционное издательство YMKA-Press, просто позвонив им по телефону из дома. Мой муж, слышавший этот разговор, сказал мне: «Знаешь, в советское время десять лет давали за то, что книги YMKA-Press просто находились в твоей библиотеке. Есть более простые способы сесть в тюрьму. Я могу тебе подсказать, если ты не знаешь». Так или иначе, выставка состоялась. После чего я получила предложение МИДа Франции открыть в Москве французский культурный центр. С одной стороны, я понимала, что я не дипломат и делать этого не должна. Но с другой стороны, если партнёр приглашает тебя танцевать, то вряд ли отдавит обе ноги сразу. Будучи человеком упрямым, но законопослушным, я пошла к министру Николаю Николаевичу Губенко. Он только рукой махнул: «Забудьте. Какой-то французский центр. Никто ничего не собирается открывать». Я ответила: «Николай Николаевич, я вас предупредила. Центр я открою». И улетела в Париж, в котором никогда не была. Парижа я так и не увидела, потому что всё время просидела в Министерстве иностранных дел, где мы составляли договор. А в это время Шеварднадзе подал в отставку. Я чудно проспала ночь в гостинице, а утром отправилась в Министерство, «держа лицо». И вот когда я почувствовала перо в руках, чтобы подписать соглашение, мне, говоря литературным языком, сильно захорошело. Что я говорила, что они говорили, что происходило на официальном обеде, где были люди из разных министерств, правительства, из нашего посольства, - ничего не помню. Всё время думала: что я буду делать, когда вернусь? Это было финансовое соглашение, и оно мне было очень нужно. 1991 г., комплектования никакого, библиотека иностранной литературы вообще не могла существовать, потому что не было валютных ассигнований. Выбор был небольшой: или рыдать, чем занималась вся страна, или повесить замок на дверь библиотеки, или что-то сделать. И я выбрала последний вариант. Результат - огромный приток книг, средства, получаемые по межкультурному соглашению. Эти деньги мы могли потратить на комплектование и на развитие библиотеки. Library Development - это ведь не просто развитие библиотеки, это развитие самой идеи библиотеки. Это и комплектование, и персонал, и тренинги, и социальные льготы, и помещения. Всё это я и смогла реализовать. Это был прорыв.

А потом - Британский совет, Американский центр, Японский центр, Голландский центр, Совет Европы, Дом еврейской книги, действующий телерадио-стенд Би-би-си. В те годы всё это спасло библиотеку. И, разумеется, создало мне дикие трудности. Потому что наши проверяющие не могли поверить, что директор библиотеки, привлекающий полностью бюджет библиотеки, не коррумпирован, у него нет собственности на юге Франции. Конечно, нас проверяли бесконечно. Был год, когда приехали 17 комиссий подряд. В итоге я попросила помощи у одного известного юриста, который, сидя в этом же кабинете, сказал: «А теперь пишите письмо Примакову. И напишите следующее - “Если вы мне в письменном виде прикажете закрыть все эти центры, то я их к чёртовой матери закрою сразу”». Как вы понимаете, мне никто на это письмо никогда не ответил. Но я его написала.

- А откуда, вообще, у Вас появилась идея межкультурного многоязыкового центра?
- Когда я была в Париже, мне показали Библиотеку центра Жоржа Помпиду - славу французской нации. Центр Парижа, историческое место, и вдруг ползет кошмарная металлическая гусеница. Ну… современная архитектура. На это чудо тратится треть бюджета на культуру. Центр не закрывается на ночь, в библиотеку стоят очереди. Когда я вышла, мне было уже безразлично, гусеница это или лягушка, потому что это функционально. Я увидела, как на территории библиотеки существует содружество множества стран, множества культур, и подумала: «Я тоже хочу центр Жоржа Помпиду в России». И начала моделировать концепцию развития библиотеки на нашей российской почве именно под идею такого центра. Сначала представительства наиболее развитых языков мира. А дальше, конечно, Восток. То есть, идея библиотеки - это идея мистики, таинства и величия Книги, которая на самом деле является мирообразующим строительным материалом. Это мы и создали.

У Вас очень яркая жизнь, Вы встречаете множество интересных людей, активно участвуете в общественной жизни. Но есть что-то, чего Вы боитесь?
- Я боюсь только одной вещи - предательства. Это самый страшный грех.

Что касается нашей страны, то очень надеюсь, что пути назад нет. Хочу надеяться, потому что стопроцентно не убеждена. С одной стороны, современное поколение уже не могло бы жить в той действительности, в которой, скажем, я росла. Но, с другой стороны, когда я вижу настоящий результат программы «Имя России», мне становится страшно. Конечно, когда мы говорим о войне, роль Сталина должна рассматриваться с разных сторон. Но если Москва 9 мая украсится его портретами… Это будет предательством того пути, который мы уже прошли. Я убеждена, например, что Егор Гайдар, который был моим близким другом и, я считаю, так и не оправился от того отравления в Ирландии, спас Россию от гражданской войны своими реформами. Наверное, всё это нужно было делать как-то по-другому. Но у истории сослагательного наклонения нет. Если всё начнет возвращаться, это будет предательство. Не знаю, насколько категория предательства применима к истории. История - дама капризная.

Вы сорок лет в библиотеке. Вы знаете и видите это общество изнутри. Постоянно меняющееся законодательство, нет единства мнений ни в библиотечном, ни в книгоиздательском сообществе… Куда ни шагнешь, движения нет… Так как же эта ситуация выглядит изнутри?
- Это, конечно, страшно, но не очень. Может быть, глупо, нелепо, сложно. Любой разумный человек этот закон попытается обойти. Уже проводят семинары на эту тему, специалисты выступают. Я понимаю, что в России законы пишутся для того, чтобы их нарушать. Нельзя сказать, что эти законы создаются людьми, не имеющими знаний или опыта. Я ведь не библиотекарь, я филолог, доктор наук. Мне, наверное, тоже не надо руководить библиотекой. Биллингтон - какой библиотекарь? Знаменитый славист. Но только человек, совершенно не понимающий, что делают библиотеки, может приравнять книгу к гвоздю. Мой любимый пример. Выгоднее купить на рубль не один гвоздь, а десять. Но если на этот гвоздь вы хотите повесить «Бурлаков» Репина, то лучше купить всё же один, чтобы Репин с этого гвоздя не упал. Потому что Репин, в отличие от гвоздя, не тиражируемый продукт. Книга, хоть и тиражируемая, тоже не гвоздь. Вот это объяснить невозможно.

- В мае перевыборы Президента РБА. Почему Вы решили предложить свою кандидатуру и каковы Ваши приоритеты?
- Главный вопрос, конечно, «почему?». Честно говоря, это не входило в мои жизненные планы. Своё библиотечное тщеславие я давно удовлетворила (хотя у меня его почти и не было). Восемь лет я состояла в руководящих органах ИФЛА. Если бы не вовлечённость в российский фонд Сороса, я, конечно, заняла бы место президента ИФЛА. Но совместить всё было невозможно - библиотеку, фонд Сороса и ИФЛА. Почему я выставила свою кандидатуру? Во всех нормальных библиотечных ассоциациях срок президентства составляет три года, максимум четыре, а чаще два с половиной. После чего президент уходит со своего поста. И не потому, что он плох или хорош, он может быть семи пядей во лбу, а следующий окажется хуже. Но у нового президента обязательно будет другая приоритетная программа. И библиотечный мир от этого улучшается. При В.Н.Зайцеве Ассоциация приобрела свои масштабы. Он может быть почётным председателем, он действительно сделал очень много, и я всегда была на его стороне. Я выставила свою кандидатуру, имея библиотечный опыт, международное реноме, чтобы нарушить этот активный библиотечный сон. Если меня выберут (если! Потому что мы привыкли, чтобы завтра было так же, как вчера, а ещё лучше, как позавчера), я буду стремиться к тому, чтобы каждый день был новым. Я проработаю два с половиной года или три, и даже если всё библиотечное сообщество будет меня умолять остаться, не останусь ни под каким предлогом. Я хочу показать на своём примере, как должно быть по-другому. Чтобы в сообщество вливались новые силы.

Какие мои приоритеты? Главный, наверное, не столько юридический, сколько нравственный, социальный. Хочу продолжить то, что начала на посту вице-президента ИФЛА, - сделать наши провинциальные библиотеки еще более известными в мире. Люди должны шире участвовать в международной деятельности, делиться опытом. Мой приоритет как директора Библиотеки иностранной литературы, одной из центральных федеральных библиотек, - это провинция. Крайне важна система мотивации и поощрения - разными способами. Да и многим из нас пора серьёзно задуматься о своих преемниках. А ведь молодой смены почти нет, вот что страшно. Пока ещё не поздно, надо создавать условия, чтобы она появилась.

Беседовала Елена Бейлина
Источник: www.unkniga.ru/ .

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА: статьи

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА (1946-2015) - филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года: | | | | | .

ПАСТЫРЬ И СОБЕСЕДНИК

История моих отношений с отцом Александром и проста, и сложна. Я имела счастье - при жизни отца Александра я не догадывалась, что это счастье, - знать его со своих четырех лет. Можно сказать, он вырос у нас в доме, потому что моя бабушка, Ирина Васильевна, была очень дружна с Ириной Семеновной Мень, мамой о. Александра. Алик был частью моего детского быта и интерьера, во всяком случае, я так его воспринимала, хотя он был своеобразным предметом и быта, и интерьера: молодой человек все время что-то читал и что-то писал. Много позже я поняла, что он читал - у нас была большая, чудом сохранившаяся дворянская библиотека, в которой было много религиозных книг. А писал «Сына Человеческого» - книгу всей его жизни. Потом наши пути разошлись. Он уехал в Иркутск, я училась в Московском университете, затем он вернулся, служил в каких-то приходах, потом, уже до конца жизни, «осел» в Новой Деревне.

Много позже, в последние три-четыре года его жизни пути наши снова тесно сомкнулись, и произошло это совершенно естественно: бывает же - люди тысячу лет не виделись, а потом встретились, как вчера расстались. И это было очень интенсивное общение - и священника с духовной дочерью, и просто общение двух друзей.

Для меня он был, прежде всего, бесконечно интересный собеседник. Причем и как приходской священник, духовный пастырь, и как человек, который на твоих глазах собеседовал с Богом. Эту беседу было трудно не заметить, и особенно в праздник Троицы - это был его праздник, опаленный Святым Духом. И на исповеди (а исповедовал он замечательно, это никогда не был формальный акт, даже на общей исповеди, когда церковь полна народа) он был собеседник, и со всей страной он был собеседник - я застала тот период, когда он только начал выступать. (Впервые он публично выступал у нас в Библиотеке иностранной литературы, да и последнее его выступление состоялось тоже у нас. Круг замкнулся.) Он был собеседником и для моей маленькой дочери, которая росла у него на глазах, и для моих друзей… Он концентрировал в себе огромное количество энергии. Она хранилась в его сердце, в его душе, разуме и распространялась на всех: от простой прихожанки, восьмидесятилетней бабушки, до Александра Галича, Александра Солженицына, знаменитого Тимофеева-Ресовского, «Зубра», которого он крестил, Юдиной… И вот оказалось, что это человеческое тело так легко убить. Но его великую душу, которая служила Высшей силе, убить было невозможно.

Он действительно служил другим силам - а мы участвовали, были, кто как мог, свидетелями этого служения. Сила его любви к Богу была настолько всеохватывающа, что могла перемолоть и человеческую ревность, и недовольство, и трудности времени, в котором он жил. Ему нелегко приходилось с его весьма своеобразными церковными начальниками, ведь многие из них были просто присланы соответствующими органами. Все было. Но этот человек, конечно, был избран и выбран Высшей силой для того, чтобы жить в это время в России. Как и Андрей Дмитриевич Сахаров. Они в чем-то очень похожи. Андрей Дмитриевич своим тихим, еле слышным голосом усмирял страсти толпы. Отец Александр своим громким голосом, голосом библейского пророка заставил всю страну слушать себя. Те силы, которые убили его физически и уничтожили факт его присутствия в мире (что, конечно, было, есть и будет невосполнимой потерей), предоставили ему, сами того не понимая, платформу уже не в масштабе России, а в масштабе всего мира - его голос слышит и хочет слышать весь мир.

Александра Меня сегодня много переводят. А ведь некоторые собратья по церкви ставили ему в вину, что он не философ, не историк церкви, а всего лишь популяризатор. Я думаю, что о. Александр, конечно же, философский ум и большой религиозный мыслитель двадцатого века. Но и, безусловно, популяризатор. Это - его достижение, а не минус, потому что - благодаря своему образованнию, вере, пастырскому служению - он нашел замечательные слова о Христе как о сыне человеческом. Он никогда не был в Израиле. А я только что там была. И там я думала: как случилось, что человек, который никогда здесь не был, сумел рассказать об Израиле больше, чем увидели мои собственные глаза? Он знал все это, он в этом жил. И «Сына Человеческого» переводят на многие языки, пишут и переводят работы о самом о. Александре. Для Запада, несколько пресыщенного, утомленного и духовно вялого, образ о. Александра Меня и его слово - своего рода колокол, который будит дремлющее, усталое, материалистическое сознание.

О. Александр обладал огромным запасом действенного добра и искренности, умением просто говорить о сложных вещах и даром не снисходительного, а уважительного убеждения. Я видела, как к нему в новодеревенскую церковь (а до нее еще надо добраться) приезжали рафинированные московские и санкт-петербургские интеллигенты - он был модный священник еще в годы застоя. Очень многие из впервые приезжавших говорили: «Ну зачем мне этот поп? Что он может подсказать мне, доктору, академику?..» Однажды я наблюдала, как происходила такая встреча… Отец Александр подошел к одному из таких сомневающихся, протянув руку, сказал: «А я вас ждал так давно… И вот вы приехали». Этот человек крестился через месяц.

Он ничего не изображал и ни на кого и никак не давил. Естественно, всегда есть соблазн задать духовному отцу вопрос: как быть? В таких случаях он отвечал: «А я не знаю, как быть». Он не мог подсказать, как справляться с мелкими бытовыми проблемами, но прекрасно знал, как быть, когда ты ему задавала вопрос сущностный. Я вот как раз пример тому. Ведь в социальном смысле я - его произведение. Никогда не стремилась чем-то в жизни управлять. Но пришла перестройка, которая своим мощным потоком понесла меня вместе с другими представителями интеллигенции… Я понимала: пошумим, поволнуемся, что-нибудь сделаем, ну а там - я снова вернусь к своим книгам, переводам... Но когда мне нужно было принимать решение, у меня хватило ума посоветоваться с о. Александром. И я задала ему вопрос, как мне быть с библиотекой (советуясь, я имела в виду, что вообще-то не собираюсь ею заниматься), он сказал: «Вы знаете, Катюша, я вас не благословлю на это». Я говорю: «А почему я должна ею заниматься? Почему я, а не другой?» Он говорит: «Ну кто-то же должен этим заниматься. Вот этот кто-то и будете вы». Я возражаю: «Но я просто не смогу этим заниматься, у меня не будет времени…». И он тогда легко как-то сказал: «Вы знаете, вам пошлется время. Я вам это обещаю». Я пожала плечами. Но теперь, когда его не стало, я очень часто вспоминаю наш разговор. Ведь он, никогда ничего не требуя от собеседника, задавал такой настрой, что если у тебя уши и глаза хотя бы полуприоткрыты, ты понимала, что вступив с ним в диалог, ты невольно вступаешь в беседу и с другой, Высшей силой. О. Александр помогал установить каждому свой договор и с Богом, договор двусторонний (не только тебе дается, но и от тебя постоянно требуется).

Он был очень мягкий и добрый человек. Иногда мне казалось: ну зачем он мучается с некоторыми своими прихожанами, людьми сложными, а часто, может быть, и порочными. Я говорила ему: «Вы же понимаете, что это за человек…» Он на меня наивно смотрел и говорил: «Знаете, Катя, вы наверняка правы, но что поделаешь - я священник…». И добавлял: «Я пытаюсь представить, какими они были маленькими…» Тут я замолкала… Хотя, конечно, он все видел, видел и предательство вокруг себя, которое, возможно, его погубило…

Я не знаю, что произошло на той дорожке. Но я тысячи раз рисовала это в своем воображении и вижу, абсолютно убеждена, что он знал убившего его человека. Это тоже была встреча… Ведь о. Александр не был человеком глупо-наивным. Он бы не остановился, если бы его просто так кто-то остановил. Это должен был быть человек знакомый. Это был Иуда на его пути в Гефсиманский сад, на пути его жизни, которая смиренно повторила жизнь Христа… Встреча на той дорожке - с поцелуем, рукопожатием, передачей бумажек… Так, наверно, было запрограммировано.

Ничего страшнее его гибели в своей жизни я не пережила. Прошло уже десять лет, а я помню все в деталях. Мне сложно об этом рассказывать, но когда его уже не стало (а я этого еще не знала), мне была явлена (со мной такое происходило дважды) картина ада. Это было девятого сентября, в электричке - я ехала на дачу. Вокруг сидели люди, и сочетание было каким-то странным. Одна женщина была похожа на жительницу Сергиева Посада, она все время что-то шептала, может быть, читала молитву. Вторая очень странно, очень недоброжелательно неотрывно на меня смотрела. Я попыталась работать, но у меня ничего не получалось, и я стала молиться. А женщина напротив, как испорченная пластинка, повторяла: «Нужно отнять у таких самое дорогое». Потом я подумала: что я ей сделала, почему она так странно на меня смотрит? Она и ее соседка вышли в Пушкине, на станции, ближайшей к Новой Деревне. И тут женщина, сидевшая ко мне спиной, обернулась. И я увидела лицо дьявола. Я смертельно испугалась. В ту минуту я еще ничего не понимала. Позже, когда пришла в себя, поняла: что-то случилось, но что? Потом мне сказали, что о. Александра убили.

Конечно, его убили люди, но рукой их водили дьявольские силы…

Наверное, и половины того, что я смогла за эти годы сделать, никогда бы не сделала без его, говоря церковным языком, небесного предстательства. Могу ли я сказать, что считаю его святым? Ну кто я такая, чтобы говорить это? Я просто ощущаю его постоянное присутствие, я ощущаю любовь людей к нему и его ко всем нам. А для себя считаю великим счастьем уже то, что была с ним знакома, что о. Александр бывал в моем доме, венчал меня и моего мужа.

Директора библиотеки иностранной литературы Екатерины Гениевой с Катериной Гордеевой. Если и есть еще в России моральные авторитеты, то Гениева - один из них.

— Требования к государственным образовательным и культурным проектам становятся все более и более жесткими. На этом фоне библиотека иностранной литературы смотрится почти вызывающе: конгресс интеллигенции, книги о толерантности, концерты Макаревича, полтора десятка культурных центров иностранных государств, которые располагаются на вашей территории. В скольких вы шагах от того, чтобы стать иностранным агентом?

— Я руковожу библиотекой почти четверть века. Надеюсь, мы не можем стать иностранным агентом, поскольку мы, все-таки, государственная структура. Но если смотреть на это с точки зрения нынешнего обостренного квазинационального сознания, то, конечно, мы — крупный иностранный агент. Четырнадцать международных культурных центров иностранных государств, в числе которых, страшно сказать — а-ме-ри-кан-ский. Впрочем, до сего дня ни для меня, ни для Библиотеки никаких драматических последствий всего этого еще не случилось.

— То есть, слухи о том, что Американский центр закроют остались слухами?

— Это не быстрый процесс.

— То есть, это не слухи?

— Понимаете, идет схватка. И исход ее пока неясен. Когда из министерства культуры поступила просьба о закрытии Американского центра, я сказала: «Хотите закрыть — ради Бога, закрывайте. Но прежде дайте мне официальную бумагу о том, что „в связи с напряженными отношениями между двумя государствами, мы решили“. Тогда уже мы будем про это говорить в другом месте и в другой тональности». Никакой бумаги, естественно, мне никто не дал. Но и решения о закрытии Американского культурного центра никто ни в каком письменном виде никогда не видел. Вся эта история с решением или не-решением о закрытии развивается замысловато: вызвали кого-то из моих заместителей в министерство культуры и сказали, что «Вот, надо закрыть Американский центр». На что мои заместители сказали «Это к Екатерине Юрьевне». Екатерина Юрьевна позвонила в министерство культуры своим кураторам и спросила, что это все означает. Мне ответили, что было принято решение на очень высоком уровне. Я спросила «Нельзя ли узнать, на каком?» Ответа не последовало. На этом все зависло и висит до сих пор.

— О вас лично речи не шло?

— Были не самые приятные разговоры: «Если вы не подчинитесь, то мы вас уволим». Я говорю «Что значит уволите?» И опять ответа не последовало. Зато последовал очень любопытный разговор с министром культуры. Господин Мединский мне в личной беседе дважды сказал «Я вам никаких указаний закрывать Американский центр не давал». Ну, вот, дальше, что называется, без комментариев. Так что, на сегодняшний день, Американский культурный центр работает в прежнем режиме. И хотя люди, которые передавали требование закрыть Центр, говорили, что закрыть надо к 28-му мая (почему?), прошло уже больше месяца от отведенного срока и ничего не происходит, никаких насильственных действий, если не считать бесконечных проверок. Но проверок за последний год у нас, кажется, уже штук шесть было. Вот сегодня (1 июля 2015 года — прим. «Медузы») приехала очередная проверяющая комиссия.

Чем это закончится, сказать я не могу. Моя позиция заключается в том, что даже в худшие времена Карибского кризиса культура оставалась площадкой, где можно было о чем-то договориться. И я убеждена, что для престижа страны сотрудничество в области культуры — важнейшая штука. Я не устаю об этом рассказывать каждой проверке. Говорю: «Американский культурный центр существует 27 лет. Значит, каждый год мы подписываем соответствующее соглашение с Госдепом…» И на этом месте чиновники обычно напрягаются: как это я сознаюсь в том, что подписываю соглашения с Госдепом. И я спокойно отвечаю: «Госдеп — это вообще-то министерство иностранных дел США, ничего более».

А недавно один чиновник говорит «А, вот, мы не понимали, что вы подписываете соглашение с Госдепом». Отвечаю: «А вы вообще читать умеете, если такие подписания в течение 27 лет происходят? Каждый год». И это их пугает. Американский центр в сознании кого-то (я думаю, какого-нибудь Совета по безопасности) — вещь опасная. Потому что это США. И это сразу вызывает повышенный уровень тревожности. И никто уже не слышит, что это про культуру и про образование. Всем сразу мерещатся шпионы в сердце российской библиотеки. «Возможно, — отвечаю я, — шпионы есть. Но это по другому ведомству. Мы — про культуру».

— Но с такой шпиономанией можно же дойти и до того, что сама по себе библиотека иностранной литературы — вещь опасная и вредная.

— Разумеется. Потому что вся наша библиотека — влияние вражеских структур на нашу замечательную культуру, идеологию и так далее. Понимаете, в этой истории очень много глупости, как часто у нас, увы, бывает. Давайте закроем Американский центр. Это будет скандал. Ну, можно сказать, никто скандалов сейчас не боится, потому что все скандалы уже у нас есть и терять нам нечего. Кому от этого станет лучше? Думаю, что никому. А если библиотеку закрыть — тем более. Но объяснить это тем, кто спит и видит закрытие центра или введение каких-то ограничений в работе библиотеки — почти невозможно. Ну, не поймут. Хотя я честно попыталась. Я написала письмо Владимиру Владимировичу Путину, которое, думаю, где-нибудь на столе у него лежит: «Вы говорите и постулируете, что готовы к диалогу. Но история с иностранными культурными центрами в нашей библиотеке — это как раз тот самый случай диалога. И потому надеюсь, что решение о закрытии одного из них или даже сразу нескольких — исходит не от вас. А от каких-то средних структур».

— Вы действительно думаете, что все эти инициативы — инициативы, что называется, на местах?

— Я думаю, что и в самом министерстве культуры, и где-нибудь повыше — там все в такую раскорячку: с одной стороны, с другой стороны. Я думаю, что единого решения ни по каким действительно серьезным вопросам не существует. Я это наблюдаю в том числе и на своем примере.

— Так всегда было в нашей стране? По-вашему, нынешнее время похоже на что-то, что уже с нами происходило? Кто-то говорит о 1960-х, кто-то о 1940-х.

9 июля в одной из клиник Израиля на 70‑м году скончалась Екатерина Гениева, легендарный руководитель Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. И. Рудомино. Сейчас еще трудно дать полную оценку той роли, которую сыграла Екатерина Юрьевна в культурной и общественной жизни страны. Она была не только признанной хранительницей доставшегося ей огромного массива книг — той самой «вавилонской библиотеки», воспетой Хорхе Луисом Борхесом, — но еще и переводчиком, литературоведом, издателем и общественным деятелем, биографически и творчески неразрывно связанным с обновленной Россией (как могла, она до последнего препятствовала возвращению в доперестроечную эпоху). Общаясь с ней, мало кто сомневался, что «мир создан для книги». Косвенно или прямо она участвовала во множестве культурных проектов. В последние годы к ним прибавился еще один: Екатерина Юрьевна стала активным членом Ученого совета Еврейского музея и центра толерантности и привнесла в его работу свой, неповторимый «гениевский» масштаб и энтузиазм. Екатерину Юрьевну Гениеву вспоминают главный раввин России Берл Лазар, издатель, глава ассоциации «Гешарим/Мосты культуры» Михаил Гринберг, историк, преподаватель Академии им. Маймонида и кафедры иудаики ИСАА МГУ, старший научный сотрудник Еврейского музея и центра толерантности Илья Баркусский, переводчик с английского языка, литературовед, главный редактор журнала «Иностранная литература» Александр Ливергант, историк, директор Центра иудаики и еврейской цивилизации ИСАА МГУ, председатель Ученого совета Еврейского музея и центра толерантности Аркадий Ковельман.

«наша задача — помочь осуществиться проектам гениевой»

Р. Берл Лазар С Екатериной Юрьевной я был знаком давно, наверное лет двадцать. Екатерина Юрьевна всегда была нашим единомышленником. Ее деятельность во многом была направлена на пропаганду толерантности, на развитие межнационального диалога в России и во всем мире, она возглавляла много социально значимых культурных проектов. Эти же цели ставит перед собой и ФЕОР. В 2003 году она возглавила «Институт толерантности», в 2005 году под ее руководством был создан проект «Энциклопедия Холокоста», за который ей была вручена премия ФЕОР «Человек года» (сегодня премия носит название «Скрипач на крыше») в номинации «Общественная деятельность». В 2012 году был открыт Еврейский музей и центр толерантности, и мы пригласили Екатерину Юрьевну войти в его Ученый совет.

Что касается той ситуации, которая возникла, когда передавали книги династии Шнеерсон в Еврейский музей и центр толерантности после решения американского судьи Ламберта. Екатерина Гениева в этой действительно непростой ситуации выступала с позиции куратора культурных проектов. Ее мнение было однозначным: библиотеку Шнеерсона необходимо популяризировать, сделать открытой и доступной для религиозного и научного сообщества и собрать все части коллекции в одном месте. Она выступала за серьезную экспертную работу по выявлению содержания (состава и количества томов) библиотеки Шнеерсонов и приводила примеры политических решений по передаче коллекций и библиотек из государственного хранения в похожих ситуациях третьим лицам и организациям. В целом она выступала за переговоры между всеми заинтересованными сторонами (еврейской общиной России, представителями американской организации Хабад из США, экспертами, музейщиками и российским правительством) и поиск компромиссного решения вопроса по передаче библиотеки для изучения и пользования еврейской общиной.

«Институт толерантности» — это проект Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы. Гениева выступала и его идеологом, и инициатором, и основной движущей силой.

Для всей команды Еврейского музея это огромная потеря. Память о Екатерине Юрьевне навсегда останется в наших сердцах. У нас есть идея провести вечер ее памяти с участием коллег, близких людей и всех, кому была не безразлична ее деятельность. У Екатерины Юрьевны было много проектов по поддержанию и развитию еврейской культуры и традиции в России, к сожалению, не все они оказались осуществленными, и наша задача — помочь им осуществиться, это было бы лучшим проявлением почитания выдающегося человека.

«КАТИНЫ ИДЕИ НЕИЗМЕННО ПРЕВРАЩАЛИСЬ В ЯВЬ»

Михаил Гринберг Летом 1989 года, когда я уже был гражданином Израиля, мне пришлось сопровождать группы хасидских паломников на Украину, и в двухнедельный перерыв я сумел вырваться в Москву. В то время я был обуреваем идеей еврейского книгопечатания: дефицит или почти полное отсутствие книг по еврейской истории и традиции вызывало у меня острое желание восстановить справедливость. Мне дали адрес одного литовского бизнесмена, связанного с печатным делом (в Литве в ту пору свободы было куда больше), я созвонился с ним и договорился о встрече. Пообщался, и вскоре в Вильнюсе вы­шли первые за многие годы еврейский молитвенник и философская «Танья». А уже в Москве встретился с двумя будущими основателями крупнейшего в 1990‑х годах издательства «Терра» и помог им зарегистрироваться в качестве издательского филиала пошивочного кооператива. Так, с двух еврейских книг — о женщине в еврейской традиции и воспоминаний профессора Брановера — началась их официальная деятельность. Тогда же, в Москве, мне рассказали об активной деятельности Библиотеки иностранной литературы по внедрению новых идей в массовое сознание. Они организовывали разнообразные круглые столы, книжные выставки и фотовернисажи, в том числе на религиозные темы — при содействии христианских организаций и «ИМКА‑Пресс».

В советское время в среде не приемлющих официальную идеологию было много различных неформальных групп, и их участники по мере возможности оказывали друг другу взаимную поддержку. Шел уже пятый год перестройки, но рекомендации работали. Гениева была тогда заместителем директора Иностранки, а жена моего институтского наставника и друга Татьяна Борисовна Менская училась вместе с ней на филфаке МГУ. Директором библиотеки в то время был Кома (Вячеслав Всеволодович) Иванов, работавший вместе с Борисом Андреевичем Успенским, с которым я был знаком. Мы познакомились с Ивановым, и я предложил ему тему для выставки: «Еврейская религиозная книга на русском языке». Время было непростое, дипломатических отношений с Израилем еще не установили, а слово «сионизм» имело ругательный оттенок. Десятки тысяч евреев СССР спешно паковали чемоданы под пропагандистский клекот общества «Память», а мой «знакомец» Иоанн Снычёв (вскоре назначенный митрополитом на питерскую кафедру) вел идейную работу по разоблачению «еврейства как орудия Антихриста». Я задал академику Иванову нескромный вопрос: «Бояться будем?» — он ответил: «Нет», и Катя Гениева радостно взяла дело подготовки выставки в свои руки. Уговорив «жениха», я отправился в Израиль и предложил директору издательства «Шамир» подключиться к проекту на правах партнера Библиотеки иностранной литературы. Тогда же было обозначено и присутствие среди участников выставки ассоциации «Гешарим/Мосты культуры», которой формально еще не существовало. Книги на выставку предоставило издательство «Шамир» совместно с «Джойнтом», который тогда начинал восстанавливать свое присутствие в СССР.

Все прошло замечательно: в январе 1990 года при большом стечении народа выставку открыли, а затем она прошла по городам и весям России, Белоруссии и Латвии.

Совместно с Фондом Сороса нами была издана лишь одна книга, но зато в 1998 году издательский отдел библиотеки обратился к нам как к первым издателям произведений Бруно Шульца на русском языке с предложением поддержать издание книжки «Бруно Шульц. Библиографический указатель». Катя создала или способствовала созданию многочисленных структур, так или иначе интегрированных в российскую культуру. И многие люди, сотрудники самой Иностранки и ассоциативных организаций, отправились в самостоятельное плавание, получив от нее заряд бодрости и опыта. Например, директор главной детской библиотеки России Маша Веденяпина, директор Центра русского зарубежья Виктор Москвин и многие другие. Наша ассоциация, «Мосты культуры», многократно проводила в Иностранке свои мероприятия: круглые столы, презентации новых книг. Общались на ярмарках, выставках. А пять лет назад провели торжественную встречу в честь 20‑летия той самой, первой выставки еврейских книг.

Последнее время Катя часто приезжала в Израиль, и российский посол призвал нас к сотрудничеству. Мы встречались несколько раз, обсуждали будущие совместные издания Лермонтова, Ахматовой, Пастернака, других авторов на русском и иврите. Их предполагалось осуществить совместно с созданным Гениевой Институтом перевода.

Она была больна, в страну приезжала лечиться. Лечение было очень тяжелым, но она работала и строила планы на будущее так, как будто не сомневалась, что мы вместе доведем наши дела до конца и займемся следующими замыслами, которые у Кати почти неизменно превращались в явь. Разумеется, она была деятелем русской культуры, но воспринимала ее и как важную составную часть мировой и потому из всех сил стремилась, чтобы это осознали в других странах: с гордостью рассказывала, как смогла в прошлом году провести мероприятия, посвященные Лермонтову в Шотландии, преодолев британское высокомерие и сегодняшнее отталкивание Запада от России. А к еврейской культуре у нее было особое, я бы даже сказал, сентиментальное отношение, которое, вероятно, было связано как с ее происхождением, так и с христианскими установками в русле меневской трактовки христианства. Из моего опыта общения с ней: все, что касалось привнесения в Россию еврейской культуры и традиции, воспринималось ею как важнейшая часть ее работы.

«ЭТА ПОТЕРЯ ВИДиТСЯ КАТаСТРОФИЧЕСКОЙ»

Илья Баркусский К своему сожалению, не могу сказать, что был близко знаком с Екатериной Юрьевной. Наше общение началось примерно полтора года назад, когда библиотека Еврейского музея открывала совместный с Библиотекой иностранной литературы проект по описанию еврейских книг и рукописей в библиотеках и музеях Москвы. Встречи с Гениевой в течение этих полутора лет были связаны, прежде всего, с обсуждением разных аспектов именно этого проекта, хотя темы разговоров, как правило, выходили за рамки только рабочих вопросов. Она была человеком очень деликатным, всегда проявляла искренний интерес к собеседнику и его мнению, которое была готова принимать или оспаривать, но всегда на крайне разумных основаниях. Наше общение пришлось на очень трудное для нее время, когда все более явными становились как изменения в культурной жизни страны, так и ухудшение ее собственного здоровья, и тот неизменный позитивный настрой, с которым Екатерина Юрьевна относилась к нашей совместной работе, не мог не восхищать.

Мне кажется, что отношение Екатерины Юрьевны к еврейской теме определялось в первую очередь ее обостренным чувством справедливости. Естественно, она хорошо была знакома с особенностями «еврейского вопроса» в России и прежде всего с его культурным аспектом. Но как настоящий русский интеллигент в самом высоком смысле этого слова она не могла рассуждать на эту тему спокойно, со свойственной многим профессиональным историкам долей цинизма. В частности, в ее отношении к проблеме библиотеки семьи Шнеерсон, в перипетиях которой она разбиралась лучше многих, чувствовался не только интерес ученого, но очевидное стремление сделать все возможное, чтобы исправить допущенную некогда несправедливость. Речь шла не столько о том, чтобы возвратить коллекцию группе хасидов, требующей этого через американский суд, сколько о том, чтобы вернуть самой библиотеке Шнеерсонов ее изначальную целостность, утраченную в годы советской власти, и сделать ее доступной как исследователям, так и всем тем, для кого эти книги имеют религиозное значение. Безусловно, имея огромный опыт работы с перемещенными культурными ценностями, Екатерина Юрьевна очень хорошо понимала всю сложность этой задачи и весьма положительно восприняла идею передачи книг, предположительно относящихся к библиотеке Шнеерсонов, в Еврейский музей, где сейчас из них постепенно формируется первоначальная коллекция.

Что касается совместного проекта по описанию еврейских рукописей в библиотеках и архивах. Идею такого проекта предложила сама Екатерина Юрьевна на одном из первых заседаний Ученого совета Еврейского музея, и она была поддержана Аркадием Бенционовичем Ковельманом. Дело в том, что, несмотря на весьма значительную работу, которая была проведена в музеях, архивах и библиотеках России за последние двадцать лет, в некоторых фондах до сих пор нет‑нет да всплывают какие‑то еврейские рукописи или книги, не попавшие в свое время в руки исследователей. Имея обширнейшие контакты с различными библиотеками и другими книжными фондами страны, Библиотека иностранной литературы в лице самой Гениевой и ее ближайших помощников могла направить наших сотрудников, имеющих опыт работы с еврейскими книжными и рукописными источниками, в те места, где, по имеющимся сведениям, могли оставаться такие неописанные источники. Изначально мы замышляли в рамках этого проекта описать только московские хранилища, оставив провинцию для следующего этапа. Но обстоятельства заставили нас заняться изучением и некоторых периферийных фондов, таких как собрание караимских книг Бахчисарайского музея и коллекция из более сотни еврейских свитков, хранящаяся в Нижегородской государственной библиотеке. Все это было сделано при непосредственном участии Екатерины Юрьевны. В самой Москве за эти полтора года тоже была проведена большая работа. Сейчас можно говорить о том, что требующими описания здесь остаются лишь фонд Полякова в Российской государственной библиотеке (там эта работа ведется силами собственных сотрудников, но мы надеемся, что востребованным окажется и наше участие), а также еврейские фонды Российского государственного военного архива. Там, кстати, хранится и личный фонд Йосефа‑Ицхака Шнеерсона, работа над описанием которого почти завершена. Мы полагаем, что вскоре описание фонда будет выложено в открытый доступ на сайте Росархива.

Действительно, уход Екатерины Юрьевны оказался совершенно неожиданным, хотя все мы понимали, что рано или поздно это может случиться. Потеря эта для нашей страны уже сейчас видится совершенно катастрофической. Едва ли в ближайшие годы найдется достойная замена такому человеку, как Гениева, с ее энергией, энтузиазмом, искренним любопытством ко всему позитивному, что рождала и рождает отечественная и мировая культура. Именно такой человек, на мой взгляд, должен был в нашей стране занимать пост министра культуры, но, как говорится, не в это время. Очень хочется верить, что новое руководство Библиотеки иностранной литературы имени Рудомино продолжит работу, начатую Гениевой, и я надеюсь, что задуманный Екатериной Юрьевной и Аркадием Бенционовичем проект также будет иметь продолжение. Коллектив нашей библиотеки Еврейского музея, в свою очередь, готов приложить для этого все необходимые усилия.

«ДИССИДЕНТКОЙ И ИНАКОМЫСЛЯЩЕЙ ОНА НЕ БЫЛА НИКОГДА»

Александр Ливергант Вы говорите, что с уходом Гениевой заканчивается целая эпоха… Насчет эпохи сказано, может быть, слишком сильно, но такого одаренного, принципиального и деятельного человека заменить всегда сложно.

Екатерина Юрьевна находилась в борениях всю жизнь, а не только последние годы. Ну а попробуй такой, как Екатерина Юрьевна, не дать что‑то сделать. Я бы этому человеку, какого бы ранга он ни был, не позавидовал…

Екатерина Юрьевна Гениева была бессменным членом редакционно‑издательского совета «ИЛ». И как автор она сотрудничала с журналом очень много, но в далеком прошлом. В последние годы связи «ИЛ» и библиотеки были совсем не такие уж тесные. Сейчас, пока мы не знаем «нового курса» нового директора, трудно говорить, ослабнет эта связь или нет и какой она будет — если будет — в дальнейшем.

Я не согласен с вами, что в последнее время людям, хоть как‑то связанным с «системой», дружить с ней становилось небезопасно… В чем могла состоять «опасность» дружбы с ведущим культурным деятелем страны? Сейчас уже появилась тенденция делать из Екатерины Юрьевны Гениевой чуть ли не диссидентку, инакомыслящую. А она таковой не была никогда.

«НИКТО НЕ ЗАМЕНИТ ГЕНИЕВУ»

Аркадий Ковельман Я опоздал быть близко знакомым с Екатериной Юрьевной, как опоздал на прощание с ней — пришел, когда официальная часть уже закончилась. Знакомство наше состоялось ex officio: я пригласил Екатерину Юрьевну в Ученый совет Еврейского музея. Она сразу согласилась и оказалась неимоверно активна — предложила несколько совместных проектов и взялась эти проекты продвигать. Мы задумали открытие центров толерантности в городах России, поиск и реставрацию еврейских рукописей в библиотеках и архивах, организацию выставки по истории караимов. По каждому из проектов мы проводили совещание в кабинете Екатерины Юрьевны, и каждое из этих совещаний было праздником (как ни странно это звучит). Гениева была вероятным оптимистом, она не просто верила в успех, но и торопила его. А ведь она болела страшной болезнью, но говорила о ней легко, между прочим. Удивительно: она всем звонила сама и лично отвечала на телефонные звонки. И говорила человеческим голосом, так редко присущим людям со статусом. Она не пользовалась услугами секретаря, чтобы отсечь себя от общения с «нижестоящими».

К счастью, отвращение от европейских ценностей охватило не все общество и не стало официальной позицией власти. Существует достаточная свобода маневра, чтобы противостоять этим тенденциям. Насколько я понимаю (не будучи ее близким знакомым), Екатерина Юрьевна ровно это и делала, с удивительной силой и хитростью. К тому же речь вовсе не идет только о «европейских» ценностях. Восточные культуры и литературы тоже находились в сфере заботы Иностранки. Вообще, чем дольше мы живем в своей эпохе, тем важнее становится преодолеть раскол между «почвенниками» и «западниками», остановиться в ненависти. Я вспоминаю публицистику Аверинцева, его призывы к смягчению крайностей, к взаимному уважению. Это актуально.

Замену человеку найти нельзя. Замену можно найти Винтику и Шпунтику. Я вспоминаю Мэри Эмильяновну Трифоненко, директора Центра восточной литературы Российской государственной библиотеки (бывшей «Ленинки»). Мэри Эмильяновна любила называть себя чиновником и мерить свои поступки должностной меркой, но была человеком уникальным. Может быть, поэтому создала Еврейский зал в своем центре, приняла у себя Еврейскую академическую библиотеку. А Екатерина Юрьевна открыла Дом еврейской книги в Иностранке. Никто не заменил Трифоненко (хотя на смену ей пришли хорошие и умные люди), и никто не заменит Гениеву. Не воспроизведет их умения и желания «высовываться», делать и строить новое, быть больше того, чем полагается быть по должности. И уж совсем удивительная вещь для чиновника (каким бы честным и умным он ни был) — нонконформизм, солидарность с меньшинством. Это во всем мире так, а не только у нас. Какой будет судьба Иностранки — не мне судить. Во главе ее вполне может оказаться умный и порядочный человек, но он должен будет вести себя иначе, чем Гениева, если захочет сохранить и преумножить все, чем долгие годы была для России Библиотека иностранной литературы имени Рудомино.

Как бы я отнесся к тому, если бы, скажем, одно из подразделений или проектов Еврейского музея и центра толерантности получило имя Екатерины Гениевой? Это было бы справедливо и полезно для Музея и поставило бы некоторую планку. Есть разница между музеем и пантеоном: в музее не хоронят и не ставят кенотафов. Но наш Музей по самой своей сути должен хранить память о тех, кто принадлежал к русскому еврейству или много для него сделал. Он должен прославлять, а не только помнить.

9 июля 2015 года на 70-м году жизни скончалась известный культурный и общественный деятель, генеральный директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М.И. Рудомино Екатерина Юрьевна Гениева (01.04.1946 - 09.07.2015).

9 июля 2015 года на 70-м году жизни скончалась известный культурный и общественный деятель, генеральный директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М.И. Рудомино Екатерина Юрьевна Гениева.

…Рано или поздно мы все перейдем туда, чтобы воссоединиться на небесах, обетованных каждому из нас Господом Иисусом Христом.
И этот переход для нас будет светлым и радостным, если мы будем вести достойную и праведную жизнь, какую вела Екатерина Юрьевна

митрополит Волоколамский Иларион на отпевании Е.Ю. Гениевой

Е.Ю. Гениева родилась 1 апреля 1946 года в Москве в семье актера Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Ранее детство Екатерина провела в семье родителей мамы: инженера-гидролога Николая Николаевича Гениева (1882-1953) и Елены Васильевны (урожденной Кирсановой; 1891-1979). Бабушка происходила из дворянской семьи, изъяснялась на 14-ти европейских языках. Она была вхожа в избранные литературные круги, в 1921-1926 годах летом гостила у поэта и художника Максимилиана Волошина, в его Доме Поэта - бесплатном доме отдыха для творческой интеллигенции в Коктебеле (Крым).

Елена Васильевна, глубоко верующая женщина, дала внучке первые знания о христианстве. Летние месяцы они жили на даче на станции «43 км» по Ярославской дороге. Е.Ю. Гениева вспоминала: «Каждое утро мы с бабушкой усаживались на диван, она раскрывала огромные тома Библии с иллюстрациями Гюстава Доре и на хорошем французском языке объясняла, что в книге нарисовано». Нередко они вместе с соседями предпринимали паломничество в Троице-Сергиеву Лавру. Елена Васильевна была дружна с наместником обители преподобного Сергия архимандритом Пименом (Извековым); будущий Святейший Патриарх бывал у нее на 43 км. Юная Катя любила играть с отцом Пименом в прятки: девочка скрывалась в рясе священника, а он делал вид, что искал ее.

Пожалуй, самые яркие «церковные» воспоминания детства были связаны у Екатерины Юрьевны с появлениями на даче «симпатичных бородатых мужчин, которые мгновенно переоблачались и становились как две капли похожими на тех священников, которых я видела, когда ездила на службы в Лавру». Это были клирики Катакомбной Церкви - группы духовенства и мирян Русской Православной Церкви, которая в 20-е годы не приняла курса заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) на сближение с советским правительством и находилась на нелегальном положении. Елена Васильевна принадлежала к «катакомбникам» и предоставляла свой дом для тайных Божественных литургий.

В первой половине 50-х годов частым гостем на даче Гениевых был молодой прихожанин Катакомбной Церкви Александр Мень, которого родственники и друзья звали Аликом. Елена Васильевна дружила с его мамой - Еленой Семеновной. Будущий знаменитый пастырь и теолог подолгу засиживался в чудом сохранившейся дворянской библиотеке, содержавшей немало томов на религиозные темы, и работал над своей главной книгой - «Сыном Человеческим». Катя обижалась за черноволосого юношу, который отказывался играть с ней, будучи поглощенным чтением.

В 1963 году 17-летняя Екатерина поступила на романо-германское отделение филологического факультета Московского государственного университета и на четвертом курсе всерьез занялась произведениями ирландского писателя Джеймса Джойса. В 1968 году она защитила дипломную работу по творчеству Джойса, в 1972 году - кандидатскую диссертацию. Уже в студенческих научных занятиях Екатерины Юрьевны проявились качества, которые отмечают все знавшие ее, - принципиальность и сила воли. Автор «Улисса» и «Дублинцев» в СССР считался идеологически чуждым писателем, переводы его книг подвергались цензуре, а в сталинскую эпоху и вовсе были негласно запрещены. «Старшие товарищи» из МГУ уговаривали Гениеву взять менее вызывающую тему, ее диссертация направлялась на перезащиту в Высшую аттестационную комиссию. Но препятствия нисколько не смущали Екатерину.

Помимо «самонадеянности молодого исследователя, который был убежден, что справится со сложным текстом этого писателя-модерниста», внимание Гениевой к Джойсу подпитывалось семейной историей. Как-то Катя случайно услышала разговор бабушки с ее домработницей и близкой подругой Е.В. Вержбловской (беседовали шепотом и по-английски), в котором прозвучала странная фраза: «Его арестовали из-за радости». Лишь спустя годы Катя поняла, что за слово joy («радость») она приняла фамилию ирландского классика, а речь шла о супруге Вержбловской И.К. Романовиче, подающем надежды переводчике, трудившемся в середине 30-х годов над романом «Улисс». Он погиб в лагере под Рыбинском в 1943 году, отсидев шесть лет. Его вдова примет монашеский постриг с именем Досифея, а позднее станет машинисткой отца Александра Меня.

После получения ученой степени кандидата филологических наук начались поиски работы. «Как только кадровик Института иностранных языков или АПН бросал взгляд на анкету, где было указано мое полурусское-полуеврейское происхождение, и наводил справки о теме диссертации,… так сразу куда-то исчезали все ставки», - писала Екатерина Юрьевна. Свои двери ей открыла лишь Всесоюзная государственная библиотека иностранной литературы. Поначалу Гениева, не обладавшая библиотечным образованием, воспринимала ВГБИЛ как случайное и временное место трудоустройства, но вскоре осознала, что «это мой мир, моя заграница и моя карьера».

Е.Ю. Гениева в течение 16-ти лет была старшим редактором, научным сотрудником в «Иностранке», специализируясь на английской и ирландской прозе XIX-XX веков. Ею написаны предисловия и комментарии к книгам Джейн Остин, Чарльза Диккенса, Уильяма Теккерея, Шарлотты и Эмили Бронте, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов. В конце 80-х годов она подготовила комментарии к первому полному переводу на русский язык «Улисса». Хотя шла перестройка, Джойса в Советском Союзе еще официально не реабилитировали, и издание его наиболее известного романа было смелым шагом.

В том же 1989 году, когда «Улисс» эпизодами увидел свет в журнале «Иностранная литература», в жизни Е.Ю. Гениевой произошло поворотное событие: трудовой коллектив Библиотеки иностранной литературы, председателем которого была Екатерина Юрьевна, избрал ее директором ВГБИЛ. Встав перед выбором, принимать «Иностранку» или нет, Гениева отправилась к протоиерею Александру Меню в подмосковную Новую Деревню. Их пути вновь пересеклись незадолго до этого. «И это было очень интенсивное общение - и священника с духовной дочерью, и просто общение двух друзей», - рассказывала Екатерина Юрьевна. Она объявила духовнику, что склонна отказаться от начальственной должности, несовместимой с научной работой. Отец Александр «сказал: “А вы знаете, Катя, я вас на это не благословлю”. И на вопрос: “А когда же я буду писать?” - ответил: “А вы что, Лев Толстой? - но поспешил успокоить: - Вам время пошлется…”».

Впрочем, советское Министерство культуры поручило управление «Иностранкой» крупному лингвисту и антропологу В.В. Иванову, а Е.Ю. Гениеву утвердило его первым заместителем. Иванов свое основное время посвящал науке, и фактической главой библиотеки была Екатерина Юрьевна. Она предоставляла отцу Александру Меню зал для проповеди перед самой широкой аудиторией, добилась присвоения ВГБИЛ имени ее родоначальницы и первого директора - М.И. Рудомино, изгнанной с поста в 1973 году, в знаковом для страны 1991-м учредила совместно с посольством Франции Французский культурный центр, а годом ранее устроила выставку русского эмигрантского издательства «ИМКА-Пресс» (подобные действия могли повлечь за собой серьезные последствия).

С назначением в 1993 году Екатерины Юрьевны директором «Иностранки» создание и развитие зарубежных культурных центров превратилось в приоритетное направление деятельности ВГБИЛ. Е.Ю. Гениева претворяла на практике свое видение библиотеки как места встречи и пересечения различных культур, в котором не существует ни этнических, ни языковых, ни мировоззренческих барьеров. Она подчеркивала, что библиотека - один из древнейших социальных институтов - выступает пространством диалога, открытой площадкой: эти понятия Екатерина Юрьевна любила использовать, описывая концепцию функционирования возглавляемой ею библиотеки.

Библиотека иностранной литературы представляет собой единую территорию, где читатель свободно перемещается из Голландского образовательного центра в Болгарский культурный институт, из Дома еврейской книги в Центр культуры Ирана, из Британского Совета в Азербайджанский культурный центр. Всего в «Иностранке» действуют десять культурных центров. Свою долголетнюю работу Е.Ю. Гениева в 2006 году обосновала теоретически в диссертации «Библиотека как центр межкультурной коммуникации», за которую была удостоена степени доктора педагогических наук.

Директор ВГБИЛ, которая может похвастаться литературой на 145 языках и пятью миллионами единиц хранения, признавалась: «Библиотечная карточка… меня интересует, честно сказать, не очень. Меня интересует то, что интересует такого замечательного писателя, как Умберто Эко - философия, магия библиотеки, как эта библиотека повторяет всеми своими возможностями жизнь». Открытая площадка ВГБИЛ, помимо островков зарубежных культур, формировалась благодаря курсам иностранных языков, пропаганде русской культуры за рубежом (в частности, организации переводов книг отечественных писателей), программе изучения и возвращения перемещенных культурных ценностей, Детскому залу, где маленькие посетители чувствуют себя полноправными пользователями библиотеки, Институту толерантности, который содействует лучшему взаимопониманию между людьми разных национальностей и общественных взглядов.

Е.Ю. Гениева говорила: «Здесь дети играют на коленях у Джойса», имея в виду памятник в атриуме ВГБИЛ. Установка скульптурных изображений выдающихся умов прошлого во внутреннем дворике библиотеки - тоже заслуга Екатерины Юрьевны. Друг с другом гармонично соседствуют Генрих Гейне и Ярослав Гашек, Симон Боливар и Папа Иоанн Павел II, Н.И. Новиков и Махатма Ганди, Д.С. Лихачев и Е.Т. Гайдар…
Екатерину Юрьевну справедливо называли послом российском культуры. Она объездила весь мир, участвуя в конференциях, круглых столах, презентациях. Многие из них придумывала сама. В апреле 2013 года автору этих строк посчастливилось побывать с Е.Ю. Гениевой в Испании: после весьма напряженных дней в Мадриде мы ехали через полстраны около десяти часов, на протяжении которых Екатерина Юрьевна обсуждала со своими сотрудниками текущие дела, потом с раннего утра она проводила деловые встречи и поздно вечером улетела в Москву. Для нее такой ритм был привычным и естественным.

В ходе той поездки я впервые близко соприкоснулся с Екатериной Юрьевной. Меня впечатлили ее тонкий ум, проницательность, способность всеобъемлюще подходить к любому вопросу, умение слушать и ненавязчиво дать мудрый совет. Она была довольно сдержанным человеком, и при этом в ней отчетливо виделись искренность и душевная теплота. Точно и емко высказался о Е.Ю. Гениевой митрополит Волоколамский Иларион в соболезновании в связи с ее кончиной: «Удивительная и сердечная женщина с подлинно христианской душой».
Преданность своему призванию - служению на благо культуры и людей - было для Екатерины Юрьевны превыше всего. Даже вынужденные поездки в Израиль для лечения от онкологического заболевания она использовала, чтобы налаживать новые проекты. Е.Ю. Гениева, автор пяти монографий и более двухсот статей, председатель и член десятков общественных объединений, пользовавшаяся международным авторитетом, имела высокие награды ряда государств, однако предпочитала о них не говорить.

Ее характеризуют как жесткого руководителя, но с подчиненными генеральный директор ВГБИЛ общалась подчеркнуто тактично, проявляла к ним заботу, помогала обрести профессиональный путь. «Что значит вера? - размышляла Е.Ю. Гениева. - Ты чувствуешь ту помощь и ты понимаешь, что у тебя есть не только претензии к тем, кто тебя окружает, у тебя огромное количество обязательств перед теми, которые тебя окружают». В какой бы стране ни приходилось бывать Екатерине Юрьевне, возвращалась она обязательно с множеством подарков для коллег, друзей и знакомых.
Е.Ю. Гениева часто посещала российские регионы: организовывала бесплатные доставки комплектов книг в местные библиотеки, привозила с собой писателей, ученых, художников, артистов, режиссеров. Лекции, творческие беседы, мастер-классы видных представителей мира культуры, собиравшие огромное число гостей и освещавшиеся в прессе, задавали дальнейший тон интеллектуальной жизни в провинции.

Наша последняя совместная поездка состоялась в апреле этого года в Саратов. В рамках просветительского проекта «Большое чтение» мы были приглашены в небольшую сельскую библиотеку Энгельсского района, где Екатерина Юрьевна выступила с той же увлеченностью, самоотдачей и уважительным отношением к публике, что и, допустим, в элитарном литературном клубе «Атенеум» в Лондоне.

Нельзя не сказать о том, что ВГБИЛ - первая российская библиотека, где возник отдел религиозной литературы. Произошло это в 1990 году по благословению протоиерея Александра Меня. Как уже упоминалось, Е.Ю. Гениева с детства была воцерковленным человеком. Христианское мировосприятие являлось частью ее личности. Но, следуя своим принципам, она сохраняла открытость всем религиям. Екатерина Юрьевна не без гордости отмечала: «В религиозном отделе… книги трех мировых монотеистических религий и трех основных течений христианства стоят на полках бок о бок». Некоей точкой опорой межконфессионального и межрелигиозного диалога, продвигаемого ВГБИЛ, служат ежегодные мемориальные вечера в честь отца Александра Меня, приуроченные ко дню его рождения (22 января) и годовщине гибели (9 сентября). Сбережение памяти о своем духовном наставнике и друге Екатерина Юрьевна считала личным долгом.

Е.Ю. Гениева тесно сотрудничала с Общецерковной аспирантурой и докторантурой имени святых Кирилла и Мефодия: участвовала в конференциях, выступала с лекциями о межкультурной коммуникации и культуре речи на курсах повышения квалификации. Учащиеся неизменно признавали ее одним из лучших преподавателей: их привлекала не только глубокая содержательность лекций, но и истинная интеллигентность, изысканная манера говорить Екатерины Юрьевны. 23 июня 2015 года она прочитала для слушателей очередных курсов ОЦАД одну из последних в своей жизни лекций.
9 июля 2015 года, после 15-ти месяцев противостояния раку в четвертой стадии, Е.Ю. Гениевой не стало. Умерла она на Святой Земле. Екатерина Юрьевна не скрывала своего диагноза, подавая пример мужественной борьбы с тяжелым недугом и всецело полагаясь на Промысл Божий. Отпевание состоялось в храме святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине 14 июля, когда чтится память Космы и Дамиана Римских. Заупокойный чин возглавил митрополит Волоколамский Иларион. Промыслительно, что ровно 24 года назад в этом храме, возвращенном Московскому Патриархату усилиями Екатерины Юрьевны, была совершена первая за 70 лет Божественная литургия.

Е.Ю. Гениеву похоронили на Введенском кладбище рядом с мамой, бабушкой и дедом. На этом старинном московском кладбище, называемом также «Немецким», обрели упокоение почитавшийся Екатериной Юрьевной «святой доктор» Ф.П. Гааз, протоиерей Алексий Мечев, к которому была близка Елена Васильевна Гениева (после прославления в лике святых его мощи перенесли в храм святителя Николая в Кленниках), и крестивший маленькую Катю протоиерей Николай Голубцов.

Царствие Небесное и вечная память рабе Божией Екатерине.

Екатерина Юрьевна Гниева (1 апреля 1946, Москва - 9 июля 2015) - российский филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, член федерального гражданского комитета партии Гражданская платформа, директор Института толерантности. Генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года.

Биография

Родилась в семье актёра Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Родители вскоре расстались, мать устроилась на работу в медсанчасти ИТЛ в Магадане, и Катя провела раннее детство у бабушки. Бабушка, Елена Васильевна Гениева (урождённая Кирсанова; 1891-1979), в 1921-1926 годах ежегодно отдыхала в «Доме поэтов» Максимилиана Волошина в Коктебеле, состояла в переписке с рядом деятелей русской литературы; её корреспонденция 1925-1933 годов с С. Н. Дурылиным была издана отдельной книгой («Я никому так не пишу, как Вам». М.: Рудомино, 2010. - 525 с.). Дед, инженер-гидролог Николай Николаевич Гениев (1882-1953), автор монографии «Водоснабжение железнодорожных станций» (М.: Огиз, 1932. - 484 с.) и учебника «Водоснабжение» (М.: Госстройиздат, 1950 и 1958. - 578 с.).

Окончила филологический факультет МГУ (1968), кандидат филологических наук (1972, тема «Художественная проза Джеймса Джойса»), в 2006 г. защитила докторскую диссертацию на тему «Библиотека как центр межкультурных коммуникаций» по специальности 052503 «Библиографоведение и книговедение (педагогические науки)». Специалист по английской прозе XIX-XX веков. Автор статей и комментариев, посвящённых творчеству Чарльза Диккенса, Джейн Остин, Шарлотты и Эмили Бронте, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов.

С 1972 г. работала во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. С 1989 г. первый заместитель директора, с 1993 г. генеральный директор. Вице-президент Российской библиотечной ассоциации, первый вице-президент Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA (с 1997).

За годы руководства Гениевой в «Иностранке» открылись 14 зарубежных культурных центров (от французского и британского до болгарского и иранского), а также институт толерантности, отделы детской, религиозной литературы и изданий русского зарубежья, издательство, где выходили публикации редких авторов.

С 1995 года Гениева была одним из руководителей культурных программ Института «Открытое общество» (фонда Сороса) в России (в должностях председателя исполкома, президента, председателя Стратегического правления).

Гениева была президентом Российского фонда Сороса (институт «Открытое общество»), вице-президентом Международной федерации библиотек (IFLA), членом Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президентом Российского совета по культуре и искусству, президентом Московского отделения Союза англоговорящих (ESU), членом редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и др.

Скончалась 9 июля 2015 года в Израиле, где проходила лечение от рака. Похоронена на Введенском кладбище в Москве.

Семья

• Муж - Юрий Самуилович Беленький (род. 1945), архитектор и инженер-строитель.
• Дочь - Дарья, жена директора Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) А. К. Сорокина.

Награды и премии

• Орден Дружбы (Россия) (1999)
• Орден Габриэлы Мистраль (Чили, 2002)
• Орден Британской империи, офицер (2007)
• Орден «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия» (2007)
• Орден Почётного легиона (2009)
• Орден Заслуг pro Merito Melitensi (2010)
• Крест Признания (Латвия)
• Орден Восходящего солнца III степени (Япония, 2015)
• Медаль «В память 850-летия Москвы» (1997)
• Медаль К. Д. Ушинского (Министерство образования и науки Российской Федерации, 2003)
• Орден За достижения в области культуры (Бразилия)
• Знак отличия Министерства культуры Венгрии «Pro Cultura Hungarica»
• Лауреат премии «Человек года» (Федерация еврейских общин России, 2005).

Память

В 2016 году в Москве, при входе в Библиотеку иностранной литературы, был открыт памятник Е. Ю. Гениевой (автор идеи - продюсер и режиссёр Григорий Амнуэль).

Сочинения

• Гениева Е. Ю. Трудная дорога к храму: Судьбы российских библиотек на рубеже веков / Е. Ю. Гениева. - М.: Текст, 2004. - 192 с. - 1 500 экз. - ISBN 5-7516-0422-9. (в пер.)
• Гениева Е. Ю. Библиотека как центр межкультурной коммуникации / Е. Ю. Гениева. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. - 208 с. - 1 000 экз. - ISBN 5-8243-0731-8. (в пер.)
• Гениева Е. Ю. И снова Джойс / Е. Ю. Гениева. - М: ВГБИЛ им. М. И. Рудомино, 2011. - 366 с. - 1000 экз. - ISBN 978-5-91922 - 001 - 5